Сегодня исполняется 120 лет со дня рождения выдающегося египтолога – Юрия Яковлевича Перепёлкина (1903-1982), который был одной из самых ярких личностей в отечественной науке о Древнем Востоке XX века.
Выходец из старинного русского дворянского рода, человек религиозный, интроверт и искатель, он был чужим для многих представителей советской науки, однако его профессиональное мнение было непререкаемым. Он часто писал в стол, не желая адаптировать свои рукописи по сиюминутным и зачастую бессмысленным требованиям очередного «ученого совета», был невероятно требовательным к себе и к другим.
Ученик В.В. Струве, он со студенческой скамьи позволял себе критиковать советского академического мэтра за ошибки в переводах с египетского, чтение лекций с листка и плохое произношение европейских языков. И все же Струве, понимавший уровень личности студента, оказал ему чрезвычайно важную услугу: в 1927 году он уговорил академика Н.П. Лихачева допустить молодого Перепёлкина к работе с подлинными памятниками древней письменности из его коллекции. Египтолог впервые взял в руки подлинные египетские памятники, которые потрясли его. Выпущенный позже обзор собрания показал, насколько сложившимся ученым Юрий Яковлевич был уже в студенчестве.
После трагической смерти младшего брата Евгения, выдающегося астронома, которого без причины расстреляли в 1938 году, он становится еще более закрытым, осторожным, отстраненным от людей. Замечательный африканист и главный редактор издательства «Наука» О.К. Дрейер как-то рассказывал мне, как Перепёлкин – всегда бледный, всегда «в усах», с порой пристальным, а порой странно ускользающим взглядом, подавал при встрече руку в «перстятке», был фантастически брезглив, старался вести чрезвычайно уединённый образ жизни. Дома, шкафы огромной библиотеки были закрыты занавесками: он не давал книги «на почитать» ни при каких условиях. Потрясает его почерк – каллиграфический, причем как в случаях, когда он писал по-русски, так и в примерах с египетским иероглифическим письмом, восхищавшим Б.Б. Пиотровского.
Две темы в египтологии, которые преобладают в огромном наследии Юрия Яковлевича, — это вельможеское хозяйство эпохи пирамид и, конечно же, страстно любимая им эпоха Амарны – солнечного переворота Эхнатона. Поразительно, насколько точные выводы ученый делал на основе публикаций памятников – он никогда не бывал в Египте и не видел большую часть того, чему посвятил свою жизнь. И, тем не менее, порой он был более прозорлив чем те, кто провел на раскопе Амарны всю жизнь. Тома «Переворота Амен-хотпа IV» - по-египетски монументальные и подробные, а также «Тайна золотого гроба», которую перевели на европейские языки, стали примером качества и скрупулезности исторического исследования, показали, насколько точной может быть историческая наука при достойных методах работ и дарованиях ученого.
Сегодня многие выводы Перепёлкина уже объективно устарели ввиду появления нового археологического материала; его стиль сложен для чтения, прежде всего, из-за особенной, авторской транскрипции египетских имен собственных, основанных на изучении коптского языка, однако механизм исследования и фундированность в них по-прежнему превосходны.
Юрий Яковлевич стал автором одной из фундаментальных работ по истории Древнего Египта. Впервые ее опубликовали с оскорбительными купюрами в 1988 году и только в 2000-м она увидела свет, уже, к сожалению, отчасти устаревшая. И, тем не менее, она была первой на фоне многочисленных и вторичных работ других советских авторов, продвигавших в Древний Египет марксистские теории формации и другие политизированные конструкты, не имевшие никакого отношения к реалиям эпохи фараонов. Исследование Юрия Яковлевича – это текст ученого, блестяще знающего древние источники и, что важно, пытающегося понять духовную культуру древнего человека, его сознание, где-то очень близкое, а во-многом, сильно отдаленное от нас. В этом была сила Перепёлкина – человека религиозного и не пошедшего на самопредательство ради признания, государственных премий, лицемерного одобрения коллег. Знал бы он, что его труд по истории Древнего Египта будет править и, по сути, цензурировать малознающая редакторша из печально известного журнала «Вестник древней истории», мы бы, думаю, этой рукописи не увидели никогда.
Моя учитель С.И. Ходжаш, которая Ю.Я. Перепёлкина безмерно уважала, но боялась и сторонилась, рассказывала мне о нем, как о невероятном педанте и, одновременно, как о человеке с особенностями; в частности, она говорила о его таинственных снах, в которых он видел в окнах старинных зданий родного Ленинграда исторических персон XVIII столетия или же египетский царский двор эпохи Амарны. Стоит ли удивляться тому, что Египет пришел в его жизнь очень рано и уже в возрасте шести лет он ставил в детском саду спектакль об Осирисе и Исиде? Очень личные, почти мистические озарения делали его путь историка чрезвычайно индивидуальным, наполненным поразительной ответственностью за сказанное слово и отстраненностью, вызывавшей много чужой враждебности. Сегодня отдельные персонажи, из-за которых пыль и забвение царят в витринах египетского зала Государственного Эрмитажа, старательно и часто называют себя учениками Ю.Я. Перепёлкина, однако это очевидно не так, о чем мне рассказывали и потомки сестры ученого, дружбой с которыми я горжусь. Нельзя, называя себя учеником великого египтолога, быть настолько плохим специалистом. О человеческих качествах в данном контексте я промолчу. Действительно уважаемым учеником Ю.Я. Перепёлкина был академик М.А. Коростовцев – личность сопоставимая по масштабу, но совсем иная по характеру.
Сложно себе представить, что отдал бы Юрий Яковлевич за поездку в тот, такой родной и желанный Египет. О том, как он мечтал странствовать, вспоминал, ссылаясь на его собственный рассказ в воспоминаниях И.М. Дьяконов. А может быть, и наоборот, столкнувшись с реальностью, он предпочел бы остаться запертым в стенках своего кабинета, боясь разочарования и несоответствия нынешнего Египта с тем, древним, который он так ювелирно воссоздавал по кирпичику в своих великолепных работах и о котором он, говорят, так увлеченно рассказывал на лекциях в ЛГУ, читая их, словно не видя зал.
(с) Виктор Солкин